  |
|
"Черный PR" против Царя Николая II. Войны и репрессии ХХ века как следствие. I.
|
|  |
|
|
|
|
|
Наверное, необходимо было стать свидетелем мощнейшего и воспринимаемого населением за чистую монету, невиданного ранее грязевого шквала, вылитого на Александра Усса в ходе красноярских губернаторских выборов, наверное, необходимо было увидеть во сне возвращение Царя-Мученика Николая II и прочитать на утро опубликованные воспоминания о нем, чтобы наконец-то, по завершении четвертого десятка лет своей жизни, узреть, что главным оружием, ввергнувшим и Россию, и величайшее множество стран и народов в кровопролитнейшие войны и жесточайшие репрессии ХХ века, явился антимонархический "черный PR" начала ушедшего столетия.
Не фактические предпосылки на территории России, ни какое-либо отдаленное напоминание или какой-либо отзвук от них, а именно PR.
PR массированный, непрекращаемый, длительнейший, напрочь и до изуверства в своей лживости извращающий настоящее, существующее в те годы положение дел.
PR, преображающий в понимании людей Царя Николая как человека и Государя из достойнейшей в российской истории личности, вровень с которой не каждый из российских самодержцев может быть поставлен, в того, кто достоин отрицания, враждебного к нему отношения и самого однозначного предательства своими соотечественниками.
Сегодня даже невозможно представить, что от самых высокопоставленных государственных деятелей настоящего времени в России можно ожидать, например, следующего:
"...Во время обсуждения в военном министерстве вопроса о перемене снаряжения пехоты Государь решил проверить предложенную систему самому и убедиться в ее пригодности при марше в сорок верст. Он никому, кроме министра двора и дворцового коменданта, об этом не сказал. Как-то утром потребовал себе комплект новою обмундирования, данного для испробования находившемуся близ Ливадии полку. Надев его, вышел из дворца совершенно один, прошел двадцать верст и, вернувшись по другой дороге, сделал всего более сорока, неся ранец с полной укладкой на спине и ружье на плече, взяв с собой хлеба и воды, сколько полагается иметь при себе солдату.
Вернулся царь уже по заходе солнца, пройдя это расстояние в восемь или восемь с половиной часов, считая в том числе и время отдыха в пути. Он нигде не чувствовал набивки плечей или спины; и, признав новое снаряжение подходящим, впоследствии его утвердил.
Командир полка, форму коего носил в этот день император, испросил в виде милости зачислить Николая II в первую роту и на перекличке вызывать его как рядового. Государь на это согласился и потребовал себе послужную книгу нижнего чина, которую собственноручно заполнил. В графе для имени написал - "Николай Романов", о сроке же службы - "До гробовой доски".
(Из воспоминаний начальника канцелярии Министерства Императорского Двора А.А.Мосолова - "При дворе последнего Российского Императора")
Но для Царя Николая это было проявление его подлинной сути, его подлинного отношения к России и вверенному ему Господом народу. И именно ради них он готов был на самопожертвование, и именно их судьбы он ставил превыше своей собственной жизни:
"...Превыше всего Государь Император любил Россию. Как пример такой любви, приведу следующее. Когда уже отрекшийся Царь узнал, что одной из причин отмены смертной казни Керенским будто бы являлось предупреждение возможности требовать казни Императору, Он воскликнул: "Это ошибка. Уничтожение казни подорвет дисциплину. Если это он делает для того, чтобы избавить Меня от опасности, передайте ему, что Я готов пожертвовать жизнью для блага России".
(Из статьи полковника Шайдицкого "Государь Император - Солдат и Верховный Вождь")
Но людей, захваченных хороводами вьющихся нескончаемыми потоками, ливнями газет и PR-прокламаций, словно охватила пелена слепоты, причем не только тех, кто находился в отдалении и никогда не видел Государя, что само собой уже с позиций сегодняшнего понимания результативности PR-технологий становится понятным и объяснимым, но и тех, кто находился в непосредственном близком его окружении:
"...Пятница 15 февраля... За вечерним чаем у их Величеств генерал Татищев выразил свое удивление при виде того, насколько тесно сплочена и проникнута любовью семейная жизнь Государя, Государыни и их детей. Государь, улыбаясь, взглянул на Государыню:
- Ты слышишь, что сказал только что Татищев?
Затем с обычной своей добротой, в которой проскальзывала легкая ирония, Он добавил:
- Если вы, Татищев, который были моим генерал-адъютантом и имели столько случаев составить себе верное суждение о нас, так мало нас знали, как вы хотите, чтобы мы с Государыней могли обижаться тем, что говорят о нас в газетах?"
(Из дневника П.Жильяра, Тобольск, 1918 г.)
А PR бил жестко, массировано и целенаправленно в самые сердцевинные основы, столпы России.
Вкупе с Самодержавием его челюсти уже пытались неистово и повсеместно рвать на части и Православную Церковь:
"...Указ о свободе совести! Он был издан 17 апреля 1905 г., в первый день Пасхи. Прекрасная идея в условиях народной жизни нашего края привела к отчаянной борьбе католичества с православием. Ни Варшавского архиепископа, ни меня не предуведомили об указе, и он застал нас врасплох. Потом выяснилось, что польско-католические круги заблаговременно о нем узнали и к наступлению обдуманно подготовились. Едва новый закон был опубликован, все деревни были засыпаны листовками, брошюрами с призывом переходить в католичество. Агитацию подкрепляли ложными слухами, низкой клеветой: Царь уже перешел в католичество... - переходите и вы... Иоанн Кронштадтский тоже принял католичество - следуйте его примеру... и т.д. Народ растерялся... На Пасхе я был засыпан письмами от сельского духовенства, по ним я мог судить, насколько опасность была серьезна. На местах было не только смущение, а настоящая паника. "У нас бури, волнения, слезы, крики... разъясните, помогите." - вот вопли, обращенные ко мне...
На епархиальный съезд собрались представители всех приходов: священник и двое мирян от каждого прихода... Я убеждал собрание немедленно послать делегацию в Петербург, которая добилась бы аудиенции у Государя. Гнусным наветам католиков на Царя надо было положить конец. Делегаты миряне должны были воочию убедиться в ложности слухов о его измене Православию. В число делегатов выбрали меня, двух священников, матушку Екатерину и 6-7 крестьян...
На прием к министру внутренних дел Булыгину я привез и мужиков-делегатов. Они ввалились в смазных сапогах, в кожухах; внесли в министерскую приемную крепкий мужицкий запах, а когда пришел момент представляться министру - приветствовали его необычным в устах посетителей восклицанием: "Христос Воскресе!"
Булыгин промолчал...
Когда мы вышли из министерства, настроение у нас было подавленное. Мужики понурили головы и говорят: "Значит верно: он тоже католиком стал - на "Христос Воскресе!" не ответил..." Я был рассержен неудачей. Лучше было бы к министру делегатов и не водить...
Тем временем матушка Екатерина, пользуясь своими связями при дворе, хлопотала об аудиенции, - и успешно. Через два дня пришло известие: Государь аудиенцию разрешил, но примет только меня и матушку Екатерину. Но как сказать это крестьянам? Что они подумают? Пришлось прилгать: "В Царское Село поедем вместе, но там я с матушкой Екатериной сядем в карету, а вы пешком за нами бегите".
В Царском нас ожидала карета с лакеем, а мы кричим мужикам: за нами! за нами! Они добежали до дворцовых ворот, но дальше стража их не пропустила - потребовала пропуск. "Стойте, стойте здесь, ждите...", - говорит им матушка Екатерина.
Государь принял нас на "частном" приеме - в гостиной. Тут же находилась и Государыня. Я рассказал Государю о религиозной смуте, вызванной законом о свободе вероисповедания.
- Кто мог подумать! Такой прекрасный указ, - и такие последствия... - со скорбью сказал Государь.
Государыня заплакала...
- С нами крестьяне... - сказала матушка Екатерина.
- Где же они? - спросил Государь.
- Их не пускают...
- Скажите адъютанту, чтобы их впустили.
Но адъютант впустить наших спутников отказался. Тогда Государь пошел сам отдать приказание.
- По долгу присяги я не имею права пускать лиц вне списка, - мотивировал адъютант свою непреклонность.
- Я приказываю, - сказал Государь.
Мужиков впустили. Шли они по гладкому паркету дворцовых зал неуверенной поступью ("як по стеклу шли", рассказывали они потом), но все же громко стуча своими подкованными сапогами. Удивились, даже испугались, увидав у дверей арапов-скороходов. Не черти ли? Подошли, потрогали их: "Вы человик, чи ни?" Те стоят, улыбаются.
Распахнулась дверь, - и мои мужики ввалились в гостиную.
Христос Воскресе! - дружно воскликнули они.
- Воистину Воскресе, братцы - ответил Государь. Что сделалось с нашими делегатами! Они бросились к ногам Царя, целуют их, наперебой что-то лепечут, не знают, как свою радость и выразить... "Мы думали, что ты в католичество перешел... мы не знали... нас обманывали...".
- Да что вы... я вас в обиду не дам. Встаньте, будем разговаривать, - успокаивал их Государь. Тут полились безудержные рассказы. Наболевшее сердце только этого мгновения и ждало, чтобы излить все, что накопилось. Говорили откровенно, горячо, в простоте сердечной не выбирая слов, каждый о том, что его наиболее волновало... Кто рассказывал, как "рыгу" ему спалили; кто рассказывал, как католический епископ ездит в сопровождении "казаков"... ("да вовсе они и не казаки, а так, знаешь..."). Я слушаю и волнуюсь: в выражениях не стесняются, не вырвалось бы "крепкое словцо"...
Государь их обласкал; Государыня мне вручила коробку с крестиками для раздачи населению, - и аудиенция окончилась.
Когда вышли из дворца, один из мужиков спохватился: "Ах, забыл сказать Царю. Вчера вечером видел: солдат ночью с бабой идет... Экий непорядок у него в армии." - "Хорошо, что позабыл", - подумал я.
Аудиенция произвела на крестьян неизгладимое впечатление. Отныне они были моими главными "миссионерами". Стоило кому-нибудь сослаться на лживые брошюрки католиков и побывавший у Царя делегат кричал: "Я сам Царя видел! Я сам во дворце был!".
(Из книги митрополита Евлогия "Путь моей жизни")
Но мощность, массированность и извратность лживых приемов воздействия на людское сознание, получивших ныне именование как "черный PR", была просто невиданной и неведуемой прежде на Руси.
И как отзвуком тех лет, тех грязевых шквалов и ливней, практически уже через сотню лет, еще доносится до нас порой в отношении Государя эпитет "кровавый". Но так ли это было на самом деле?
"...Генерал Орлов, будучи дежурным флигель-адъютантом в Петергофе в 1908 году, и собираясь ложиться спать, услышал в соседней (приемной) комнате шум и голоса. Войдя в эту комнату, он увидел какую-то женщину, всю в слезах, которая умоляла быть допущенной до дежурного флигель-адъютанта. Было около 12 часов ночи. Генерал Орлов ввел ее в комнату и успокоил как мог. Она рассказала, что она невеста студента. Он чахоточный. Войдя в партию социалистов-революционеров, он не мог больше выпутаться и выйти из партии и против своей воли сделался членом боевой организации. Узнав о целях этой организации, он хотел ее покинуть, но был удержан силой. Организация была арестована, и он также. Но он не виновен. Он осужден на смертную казнь и завтра должен быть казнен. Умоляет все сказать Государю, просить его помиловать, чтобы он мог бы умереть собственною смертью, т.к. ему осталось недолго жить.
Мольбы женщины подействовали на генерала Орлова. Он приказал подать тройку и поехал в Александрию, местопребывание Государя.
Разбудив камердинера Государя, просил о себе доложить. Государь вышел. "Что случилось?" - спросил Он спокойно. Генерал Орлов доложил и подал прошение. Прочитав его, Государь сказал: "Я очень благодарю Вас за то, что Вы так поступили. Когда можно спасти жизнь человеку, не надо колебаться. Слава Богу ни Ваша, ни Моя совесть не смогут нас в чем-либо упрекнуть. Государь вышел и, вернувшись, передал генералу Орлову телеграммы: на имя министра юстиции и коменданта Петропавловской крепости: "Задержите казнь такого-то. Ждите приказаний. Николай". "Бегите", - прибавил Государь, - на Дворцовый телеграф, отправьте телеграммы и одновременно телефонируйте министру юстиции и коменданту, что телеграммы посланы, и что они должны принять меры".
Генерал Орлов исполнил приказание и, вернувшись в дежур-комнату, сообщил женщине результаты.
Она упала в обморок.
Через год спустя, генерал Орлов, не зная, что сталось с помилованным, получил однажды письмо из Ялты. Письмо было от невесты помилованного, которая сообщала, что ее жених, по приказанию Государыни, был осмотрен придворным врачем и послан за счет Государыни в Крым. Она добавила, что ее жених совсем поправился, и они теперь женаты. Просила об этом довести до сведения Государя, благодарить Его еще раз, что Он спас жизнь ее мужу, и они счастливы.
"Чтобы не случилось, мы готовы отдать свои жизни за Государя", - оканчивала она свое письмо.
Орлов доложил Государю. "Видите, как вы хорошо сделали, то послушались Votre Inspiration. Вы осчастливили двух людей", - сказал Государь...
(Из воспоминаний А.А.Мосолова)
А поистине отеческой, родственной заботе Государя о вверенных ему Господом соотечественниках мы не сможем найти с тех пор ни одного, даже близко сравнимого примера в нашей истории:
- "...При обыске в Екатеринбурге комиссаром Дидковским у Государя и у Государыни - денег не оказалось совершенно. У Великой Княжны Марии Николаевны -16 руб. 35 коп. и у доктора Боткина 280 руб.
200 миллионов рублей, бывших в Англии, израсходованы Государем во время войны на нужды раненых и увечных и их семей и больше никаких личных средств у Государя не было...
(Из книги Великого князя Александра Михайловича "Воспоминания")
- "...В заточении, в Царском Селе, несмотря на ограниченность средств, отказывая Себе и довольствуясь простым столом, Государь и Государыня не прекращали Своей благотворительности и старались помогать другим, по-сколько могли. Прошения же от разных лиц о помощи и о поддержке, несмотря на отречение и арест, не прекращали поступать во Дворец, и Державная Чета удовлетворяли их в меру своей возможности..."
(Из книги Дитерихса "Убийство Царской семьи")
Но смрад слепоты и бесчувственности уже обуял Россию. И она, покрываемая, обволакиваемая мертвящим ее душу и тело PR-саваном, уже не в состоянии была лицезреть, осязать как неотъемлемое от себя своего Заступника и Радетеля. И она предала его. Оставила его.
Его и его семью наедине со смертью.
Оставила тогда, когда сама еще была полна сил и жизни, когда в домах еще царил уют и покой, когда все были живы и непоругаемы, когда войны касались лишь ее границ, не в состоянии сломить её мощное тело, надломить ее несравненный по силе и непреклонности дух.
И он, его семья, приняли удар первыми.
Удар, направленный против всех. Удар, постигший затем всех, что в землях российских, что за их пределами. Удар, унесший в течение последующего столетия столько жизней, сколько никогда еще не хоронила мировая история.
Именно от того предательства, которое явила Россия в отношении Царственных Мучеников, и берет начало все нарастающее неизмеримое кровавое месиво ХХ столетия.
Перейти к прочтению второй части.
|
|
|
|
| |
